Почему дурак из русских сказок — единственный, кто умеет считать? Что на самом деле означает максима патриарха школы Хуаянь «всё в одном, одно во всём»? Как игра «чёт и нечёт» связана с успешным нахождением похищенного письма месье Дюпена? Как теорема Гёделя о неполноте онтологически обосновывает практику чаньских гунъаней? К кому обращался дед в сказке «Лисичка-сестричка и волк»? Что за пифагорейца Гиппаса бросили за борт корабля?
В данной лекции, обсуждая диалектику, мы постараемся ответить на вопросы, на первый взгляд с диалектикой не связанные.
В прошлой лекции мы обсуждали феноменологию как эйдетический метод философии и научного познания и озвучили мысль о том, что этот метод в какой-то степени неэффективен. В чём проблема феноменологии, и почему она возникла?
Платон критически смотрел на то, что мы называем феноменологией в общем смысле. Феноменология в нашем понимании — это такой способ мышления, который предполагает рефлексию над позицией наблюдения с целью выявления трансцендентальных оснований этой позиции. Проще говоря, феноменология предполагает изучение какого-то объекта с какой-то субъективной точки зрения. При этом, позиция наблюдателя подвергается дополнительной рефлексии с целью выяснить, какие основания за ней лежат.
Это – подход, который предполагает, что любая субъективная позиция зависит от наблюдателя и содержит в себе элементы психологического или случайного культурного порядка. Например, эта субъективная позиция и феноменология предполагает, что её можно исключить процедурой феноменологической редукции.
Проблема заключается в том, что она не только не может быть алгоритмизирована — но даже в условиях её верного проведения человеком, способным к феноменологической редукции, она никогда не приводит к полному результату. Результат применения полной редукции даёт практически нулевой результат на выходе, не позволяет проанализировать ничего.
Почему так происходит, мы разобрались в прошлой лекции: это связано с особенностями, возникающими в процессе феноменологического восприятия мира. На уровне теории познания возникает парадокс: то знание, которое мы получаем в результате субъектно-объектного взаимодействия, — это всегда признание.
Первые подходы к диалектике
Есть два понимания диалектики. Первый представляет собой «выведение понятий». В процессе диалектического рассуждения происходит определение понятий и взаимообоснование этих понятий. У Платона первый подход к диалектике называется методом диерезы (различение, отделение).
В процессе определения понятия в первую очередь определяется, что им не является (диереза), после формулируется то, чем оно является. Это становится возможным, поскольку эйдетические методы предполагают узрение эйдоса, т. е. идею этого понятия.
Этот первый подход к диалектике, диереза, исходит из «лингвистического оптимизма» (т. е. уверенности в том, что язык может передать истинное, подлинное знание). Это точно указано у Гегеля. Обычный взгляд на язык (не диалектический) предполагает, что язык — это среда или инструмент для познания; это означает, что есть мир, который мы воспринимаем, есть мышление об этом мире, а есть язык — медиум, который выступает посредником между ними.
Гегель считает, что язык — единственное, в чём нам дано знание. Нам не дано непосредственно ни восприятие, ни мышление: первое дано в логической формулировке, второе дано в словах. Язык — единственная подлинная реальность, которая нам доступна. Таким образом, диереза до сих пор используется в диалектике как начальный диалектический метод.
Этот метод был подвергнут критике Аристотелем. Если возможно дать другое определение, то на чём основан метод диерезы? Аристотель предложил свой вариант методики определения понятий – теорию предикабилий. Это логический метод определения, на котором были впоследствии основаны все средневековые родо-видовые классификации предметов окружающего мира.
Проведём диалектическое рассуждение (порассуждаем о том, как мы можем мыслить какой-либо предмет)
Во-первых, если предмет существует, то он должен быть чем-то целым (единым). Если он не является чем-то целым и единым, то его нельзя отделить от всего остального. Любой предмет, чтобы его увидеть, познать и что-то о нем высказать, должен быть чем-то единым.
Во-вторых, предмет должен обладать некоторым смысловым содержанием, которое отличает его от другого предмета. Целое (одно) нужно развернуть в смысловую картину; пусть это происходит в эйдетическом созерцании, в одно мгновение, а не развернуто во времени. Рассматриваемый предмет тогда предстаёт перед нами как некая форма, состоящая из разных частей. Когда мы мыслим предмет, мы не просто мыслим его содержательно одним, но и мыслим о нём как нечто покоющимся. Таким образом, смысл предмета всегда покоиться.
С другой стороны, смысловое содержание предмета развертывается, когда мы прослеживаем его умственным взором, т. е. предмет движется. Поэтому в терминологии неоплатоников говорится о «подвижном покое». Смысловое содержание предстаёт как нечто тождественное, и в то же время отличающее от себя (различающее); иначе предмет не будет иметь никакой смысловой формы. Мы приходим таким образом к тому, что называется в диалектике «эйдос» — единство подвижного покоя самотождественного различия. Это вторая категория диалектики.
Когда мы размышляем о предмете как таковом, т. е. о виде предмета, необходимо учитывать все варианты трансформации содержания созерцаемого предмета. Эта категория называется становление на языке неоплатоников, или вариативность смыслового содержания предмета. Эти три компонента содержатся в акте эйдетического узрения любого предмета.
Помимо смыслового содержания, можно рассмотреть и факт наличия этого предмета — четвертая категория диалектики. Если первые три категории касаются смыслового содержания предмета и представляют собой то, что в семиотике называется означающим, то четвертая категория — факт, наличное, ставшее — есть означаемое, конкретный предмет, вещь, его присутствие в этом мире.
Означающее и означаемое объединяются в знаке, в слове, и в конечном итоге – в языке.
Ответим на первый поставленный нами вопрос, о том, что подразумевал патриарх школы Хуаянь Фа-цзан, когда говорил «всё в одном, одно во всём», описывая мир. Фа-цзан был на аудиенции у императрицы У Цзэ-тянь, которая решила сделать его государственным наставником, и просила объяснить его рассуждения. В тронном зале Фа-цзан поставил по кругу зеркала и в центре поместил горящее пламя свечи, которое отразилось сразу во всех зеркалах и осветило всё пространство. Фа-цзан объяснил: на самом деле есть только пламя свечи, а весь мир — только её множественные отражения в зеркалах (в сознании людей).
Судя таким образом, любой предмет должен быть одним, эйдосом, становлением и фактом. При этом, акт будет одинаковым, поэтому все предметы диалектически (структурно) описываются одинаково. Так, у неоплатоников возникла мысль описать всё вокруг как предмет — где «всё в одном, одно во всём».
От языка к речи (от диерезы к диалектике)
При описании диалектического построения предмета использовались термины одно, целое, движение, становление, тождество, различие. А есть ли такие предметы, которые им соответствуют? Можно ли показать движение? Не движущийся предмет, а движение как таковое. Можно ли показать одно? Не один предмет, а одно как таковое. Всё это — означающее без означаемого, символ.
Откуда берутся символы?
Становится ли символом предмет, которого нет в этом мире, но который имеет смысл? Создание символа возможно благодаря интерсубъектности. Мы ставим себя на место другого человека и вступаем в интерсубъектные связи. Так, к примеру, мы можем узнать, что два каких-то предмета похожи друг на друга: по причине того, что мы выросли в человеческом обществе и научились языку, в котором есть понятие «похожий» или «одинаковый». Самостоятельно, без интерсубъектности создать символ невозможно.
Если, опираясь на это, мы подумаем о том, чем отличаются язык и речь, то увидим что именно речь обладает интерсубъектностью (то, что происходит между людьми).
Как устроен язык? Язык — это логическая система первого порядка. Элементы языка (слова) взаимоопределяются друг с другом по определённым правилам. Речь же относится к логическим системам более высокого порядка, поскольку в ней взаимоопределяются не только элементы, но и функции, качества. Она может бесконечно варьироваться, создавая новые синтаксические или лексические единицы.
Австрийский ученый Курт Гёдель представил две теоремы. Первая касалась логических систем первого порядка, таких как язык, которая называлась «теорема о полноте». В системах первого порядка возможно полное описание всех правил, которым эта система подчиняется. А вот в логических системах второго порядка, таких как речь, согласно второй теореме Гёделя действует «теорема о неполноте» таких систем, которая говорит о том, что какое бы определение (описание) речи мы бы ни дали, оно всегда будет неполным, потому что всегда возможно в этих же речевых актах создать другие правила, которые тоже будут понятны носителям этого языка.
Из теоремы о неполноте логических систем второго и более высокого порядка следует, что появление символов возможно только в речи.
Ответим на ещё один вопрос, обозначенный в самом начале лекции. Для этого обратимся к известной сказке «Лисичка-сестричка». В начале сказки дед едет на санях по заснеженному лесу и видит лису, которая лежит на дороге. Дед останавливает сани, поднимает лису и говорит: «Будет бабе новый воротник», и кладет лису в сани.
У филолога Вардана Айрапетяна есть книга, которая называется «Толкуя слово. Опыт герменевтики по-русски», где он разбирает эту одну фразу:
Сказал дед: «Будет бабе новый вороник»
К кому обращался герой сказки, если вокруг никого не было? Айрапетян приходит к такому выводу: не важно, кому он это сказал. Наше мышление выстраивается таким образом, что оно само по себе интерсубъектно: если мы прибегаем к речи (внутренней речи), мы попадаем в интерсубъектное измерение. Сказал себе — означает «подумал».
Почему знание, которое нам доступно в обычном состоянии, даже в результате феноменологической редукции является признанием, неистинным знанием? Почему никакой процедурой, не изменяя человека и обычного человеческого мышления, невозможно избавиться от элементов психики (редуцировать субъективное отношение к миру)? Наше «я» находится не там, где трансцендентальный субъект, и не может никакой процедурой быть переведена в это состояние? Почему?
Выстроим образный ряд. Для этого вспомним роман Станислава Лема «Солярис» и космическую станцию, летающую вокруг Соляриса. Солярис здесь — трансцендентальный субъект, а мы (наше эго, наше я) — та самая орбитальная станция. При этом, мы пытаемся попасть в ситуацию, когда наше я станет трансцендентальным субъектом, но фактически всё наоборот — Солярис играет нами.
Из этих рассуждений, касающихся метода диерезы, мы приходим к символам. Символы каким-то образом связаны с межличностным, транссубъектным общением, а, значит можно попробовать провести такой речевой акт, в которой будут сталкиваться не обычные слова и предложения, а соотноситься символы (т. е. означающие без означаемого). Это и есть тот окончательный вариант диалектики, который предложил Платон. Диалектика — речевой интерсубъектный акт, в котором фигурируют символы. Диалог «Парменид» — идеальная иллюстрация.
Восемь гипотез «Парменида»
В диалоге Парменид идёт речь о двух символах, одно или единое — первичный символ, и много или другой. Весь диалог «Парменид» — это примитивная речь, в которой рассуждается о двух символах и двух логических речевых операциях: есть и не есть; какие речевые акты можно построить с двумя изначальными символами в рамках грамматики, в которой есть только один глагол (два логических соответствия).
Все рассуждение можно разложить на восемь гипотез. Все гипотезы, за исключением последней, выстроены следующим образом: абсолютное утверждение (или отрицание) и выводы, которые делаются либо для одного, либо для другого.
Гипотеза 1. Абсолютное полагание одного. Одно есть одно — есть только это одно и ничего другого ни в каком смысле нет. Выводы для одного.
Рассуждая подобным образом, никакое утверждение к одному применить невозможно. Нельзя даже сказать, что оно обладает существованием. Одно есть, а факт существования одного будет представляться уже чем-то другим.
Итак, при абсолютном полагании одного, о нём ничего нельзя сказать: ни какой оно формы, ни в прошлом оно или в будущем — это всё — другое, а другого не существует. Ни время, ни пространство не существует, поэтому ничего сказать нельзя.
Гипотеза 2. Относительное полагание одного. Одно есть, но возможно существует и другое. Выводы для одного. При таком рассуждении, одному можно приписать другие качества: если не только одно существует, но и, например, цвет. Тогда мы можем сказать что одно обладает каким-лбио цветом; или одно, например, бесцветное.
Подобное рассуждение соотносится с актом диалектического мышления. Рассматриваемый предмет — есть одно — это первая гипотеза Парменида, т. е. абсолютное полагание одного. Этого утверждения недостаточно, необходимо отметить, что это единство подвижного покоя самотождественного различия. Второе утверждение, когда одно разворачивается в эйдос и обретает смысловой облик, соотносится со второй гипотезой. Если есть одно и есть другое, то можно одно сравнить с другим.
У некоторых неоплатоников в этом месте возникает третья гипотеза о том, что одно есть и не есть одновременно. На самом деле, это подвариант второй гипотезы. Одно есть и не есть — то же самое, что и одно есть и есть другое (не есть при это соотносится с другим).
Гипотеза 3. Относительное полагание одного и выводы для другого. Эта гипотеза означает, что есть и одно и другое, при этом, другое причастно к этому одному, в частности, и ему можно приписать какие-то предикаты.
Гипотеза 4. Абсолютное полагание одного, но выводы для другого, которое не причастно к одному. Есть только одно, а другого нет, другому ничего приписать нельзя, как нельзя приписать и одному. Фактически, другое — это ничто и не является одним.
Гипотеза 5. Относительное отрицание одного и выводы для одного. Одного нет, но не в том смысле, что его нет вообще, а в том, что нельзя указать предмет, ему соответствующий. Эта гипотеза больше всего соответствует нашему миру: есть такие вещи, которые существуют, но указать на них предметно нельзя (символы).
Гипотеза 6. Абсолютное отрицание одного и выводы для одного. Одного нет ни в каком смысле. Если его нет в абсолютном смысле, то про него невозможно ничего утверждать.
Гипотеза 7. Относительное отрицание одного и выводы для другого. Что будет с другим, если одно — это символ. Нельзя указать на одно, а что тогда такое другое? «Всё не то, чем кажется»
Гипотеза 8. Абсолютное отрицание одного. Всё другое есть. При этом, особенность восьмой гипотезы является отсутствие уточнения, для кого делаются выводы, для одного или для другого. Если проследить за построением этого диалога как диалектического речевого акта с двумя символами, то можно заметить, что рассуждение ведётся только об одном, иначе, гипотез должно было быть 16. Все эти пункты скрыты в восьмой гипотезе, которая в стяженном виде содержит в себе 9.
Ответим на ещё один вопрос, заданный в начале лекции. Что за пифагорейца Гиппаса бросили за борт корабля? Гиппас был пифагорейцем. Он занимался математикой и открыл иррациональные числа. Гиппас поделился открытием с другими пифагорейцами, однако те выбросили его за борт корабля.
Иррациональное — это то, что никогда не бывает целым, оно всегда другое. Иррациональное (связано и его) можно понять только, если первое число — не единица. Более того, единица — не число, а исток чисел. Если есть нуль, тогда можно рассуждать в том числе и об иррациональных числах. Но греческая античная культура не знала нуля.
Другое (как символ пустоты, иррациональности, нуля) может быть основанием для одного. Из другого можно объяснить, что такое одно: вообще одного нет, но мы видим отдельные вещи. Почему мы их видим? В основе своей, они — пустота (не ничто). Пустота — это возможность всего, чего угодно, и в том числе единого. В этом смысле они ассиметричны. А единое не может быть основанием для другого. Поэтому Гиппаса и выбросили за борт.
Заметим, наконец, что начальные операции полагания и отрицания не важны. Неважно, что мы сделаем с одним, важно как мы это делаем: абсолютно или относительно. Если мы говорим, что одно абсолютным образом существует, то мы ничего о нём сказать не можем. То же самое, если мы говорим, что оно абсолютным образом не есть. И наоборот, если мы говорим, что одно есть, но и другое тоже есть (относительным образом), то мы приходим к тем же выводам, о том, что одному можно приписать самые разные акциденции, качества, как и в случае с отрицанием. Это и есть закон совпадения противоположностей в диалектике.
Как это применимо для востоковедов?
Как применима диалектика не в понимании диерезы и определения понятий, а в понимании диалога «Парменид» и подлинной диалектики позднего Платона?
Это теоретико-модельный подход, который может быть применен для понимания различия культур. Если мы занимаемся иными культурами, необходимо понимать её метафизическое философское основание. Это основание в модельном варианте может быть представлено одной из гипотез диалога «Парменид». Диалектические методы, таким образом, могут быть применены для первичного анализа культур.
